Бизнес и мошенничество – как отучить следователя видеть в них близнецов-братьев
Москва. 19 декабря. INTERFAX.RU - В 2019 году у никак не решающейся проблемы уголовного преследования бизнесменов с подачи их партнеров или конкурентов появились новые символы. Почти весь год в этой связи были на слуху инвестиционный фонд Baring Vostok, его основатель Майкл Калви и его партнеры, в феврале попавшие в московское сизо в рамках уголовного дела о мошенничестве, возбужденного по заявлению партнера по бизнесу - члена совета директоров и миноритарного акционера банка "Восточный" Шерзода Юсупова.
А в самом конце года отличился интернет-холдинг Rambler, который заявил о нарушении своих прав на наиболее широко распространенное в мире программное обеспечение для веб-серверов Nginx. По версии Rambler'а (крупнейшими совладельцами которого являются Сбербанк и структуры Александра Мамута), софт был разработан Игорем Сысоевым в бытность его сотрудником этой компании. Скандала бы не было, если бы спор остался в рамках гражданско-правовых отношений, но по заявлению нанятой Rambler"ом компании было возбуждено уголовное дело, в московском офисе Nginx, дома у ее гендиректора Максима Коновалова и у Сысоева прошли обыски.
Из-за известности участников конфликта эти истории неизбежно будут всплывать, как только в любой аудитории речь будет заходить о юридических гарантиях предпринимательской деятельности и правовом обеспечении инвестиционной привлекательности экономики. Прозвучали эти имена и названия и на очередном заседании клуба имени Замятнина, который Верховный суд РФ использует как открытую экспертную площадку (назван по имени Дмитрия Николаевича Замятнина, министра юстиции Российской империи в 1862-1867 годах, инициатора и организатора судебной реформы, положившей конец феодальному судопроизводству в России – ИФ).
Но масштаб бедствия исчисляется не единицами, не десятками и не сотнями таких дел. Заместитель председателя ВС РФ Владимир Давыдов напомнил приведенную еще в 2015 году президентом Владимиром Путиным статистику, согласно которым по так называемым "экономическим" составам было возбуждено около 200 тыс. уголовных дел. 83% из них были прекращены на этапе расследования или в суде, то есть основания для уголовного преследования не было, или они были шаткими.
Давыдов со всей определенность дал понять, что в ВС РФ понимают подобные уголовные дела являются или инструментом давления в отношениях партнеров по бизнесу, или способом его отъема, в том числе при активной роли сотрудников правоохранительных органов. Срок существования таких "реалий" - последнее десятилетие или два.
Осознается и весомость проблемы. "Тема уголовной ответственности предпринимателей значима, поскольку [необоснованное возбуждение уголовных дел] может привести к лишению бизнеса, собственности, закрытию предприятий, к увольнению сотрудников, что в свою очередь может вызвать социальное напряжение в обществе", - перечислял негативные последствия Давыдов.
Главным оружием для отъема бизнеса является арест бизнесмена (из СИЗО вести дела становится практически невозможно). Поэтому когда проблема обозначилось в полном масштабе, государство попыталось решить ее помощью запрета избирать в отношении фигурантов "предпринимательских" уголовных делу меры пресечения в отношении заключения под стражу.
Это уникальное явление для мирового права, подчеркнул Давыдов. Нигде в мире, по его словам, таких норм, обеспечивающих особые права для бизнесменов, нет. Но эффективным инструментом такой запрет не стал.
Почему, объяснил профессор Павел Яни. Он зачитал присутствующим на заседании клуба Замятнина типичную мотивировку судебного решения о заключении под стражу предпринимателя или топ-менеджера. Судьи ссылаются на статью 2 Гражданского кодекса (ГК) РФ, которая устанавливает, что предпринимательской является самостоятельная, осуществляемая на свой риск деятельность, направленная на систематическое получение прибыли от пользования имуществом, продажи товаров, выполнения работ или оказания услуг. Следовательно, продолжал Яни, предпринимательская деятельность не может быть основана на незаконном завладении чужим имуществом в корыстных целях. Отсюда следует вывод: "Инкриминированное преступление не совершено в сфере предпринимательской деятельности, поскольку деятельность [фигуранта дела] не отвечает положениям статьи второй ГК РФ, а раз так, то запрет на арест не действует.
Виноваты ли судьи, задавался вопросом Яни и сразу же отвечал на него: "Нет! Не виноваты они!" Беда, по его мнению, заключается в "юридическом оксюмороне", который заложен в законодательстве. Другими словами, в заколдованном круге, описанном выше: как только следствие (даже не суд!) объявляет бизнесмена преступником, то он как бы теряет права предпринимателя.
Яни предложил рецепт, как изменить положение вещей. По его словам, надо уточнить критерий в разъяснениях ВС РФ, который говорит о том, что для причисления фигуранта уголовного дела к предпринимателям, а не к обычным мошенникам, надо, чтобы у мошенничества была связь с предпринимательской деятельностью. А суды пока этой связи не сплошь и рядом не усматривают.
Чтобы решить эту проблему, нужен своего рода количественный или, как выразился Яни, "оценочный" показатель. "Чтобы установить связь с предпринимательской деятельностью, нужно решить, каково соотношение преступной деятельности и [обычной] бизнес-деятельности", - сказал Яни.
Они привел пример жулика, который обманул 100 дольщиков на 100 млн рублей, но, прикрывая свою мошенническую деятельность якобы предпринимательством, построил пять бараков, красивых, но стоят они пять копеек. Тут налицо чистое мошенничество. "Напротив, если моя преступная деятельность занимает небольшую долю от того рынка, который я охватил, то это преступление связано с предпринимательской деятельностью, уж коли законодатель ввел такое определение", - говорил Яни. В этом случае арест должен быть запрещен.
Давыдов, однако, отнесся к этому предложению скептически. "Интересная точка зрения. Согласиться не готов", - скупо ответил он на вопрос, может ли идея Яни быть хотя бы обсуждена, если не учтена.
Впрочем, на лучшее все же можно надеяться. Начальник департамента политики и сотрудничества в области прав человека Совета Европы Михаил Лобов рассказал о том, что он и его коллеги "активно ведут работу" с ВС РФ и Российской академией правосудия по разработке практических пособий, которые ориентировали российских судей на индивидуальный подход при выборе меры пресечения с учетом весьма ограниченного круга критериев. Их четыре: есть ли риск того, что фигурант уголовного дела продолжит деятельность, попавшую в поле внимания правоохранительных органов; есть ли риск, что он сможет оказать воздействие на правосудие, например с помощью давления на свидетелей; есть ли иск избежать правосудия, например путем побега; и, наконец, есть ли возможность выбора более мягкой меры пресечения.
Лобов, было видно, очень рассчитывает на эту программу. Он подчеркивал, что в Европейском суде по правам человека (ЕСПЧ), за связи с которым он отвечает, с глубоким уважением относятся к национальным судебным системам и именно в них видят источник решения проблем, наблюдающихся в правоприменении в той или иной стране. Давыдов, слушая Лобова, кивал, так что и ВС РФ, судя по всему, как минимум не считает ее бесполезной.
Возможно потому, что без подобного методического обеспечения и переподготовки судей нельзя организовать эффективный судебный контроль за следствием в виде следственных судей. А ВС РФ эту свою идею, судя по всему, в архив не списал.
"Поскольку у нас роль прокурорского надзора значительно ослабла, наверное, стоит подумать о усилении судебного контроля на этапе досудебного производства", - сказал Давыдов, подчеркнув, что это его личная точка зрения судьи-практика. В этой связи, по его мнению, возможно, стоит еще раз вернуться к обсуждению вопроса о следственных судьях. "Этот вопрос нуждается, подчеркну, еще раз во всесторонней глубокой проработке с изучением опыта наших соседей", - сказал Давыдов. Подобный опыт есть в Казахстане, а еще один объект для изучения - Германия.
