Москва. 5 февраля. INTERFAX.RU - Посол США в России Майкл Макфол, объявивший накануне о своей скорой отставке и отъезде из Москвы, дал прощальное интервью главному редактору внешнеполитической редакции "Интерфакса" Ксении Байгаровой.
— Ваш отъезд стал неожиданностью, и, несмотря на то что вы четко написали, что он продиктован семейными обстоятельствами, многие предпочли не поверить и связать это с политикой. Все-таки были политические причины столь резкого решения?
— Нет, абсолютно никаких. Единственным политическим моментом было пожелание со стороны президента Обамы, его администрации и госсекретаря о том, чтобы я оставался в Москве настолько долго, как могу. И я старался так и делать. Я люблю свою работу, это просто потрясающая работа, и для меня большая честь представлять интересы своей страны в России. Работа над политическими вопросами, как позитивными, так и трудно решаемыми, стала для меня интеллектуальным вызовом. Мне очень нравится быть частью команды нашего посольства. Ведь когда я был преподавателем в университете, я в основном сидел один напротив своего компьютера и что-то писал.
Для меня эмоционально значим и тот факт, что подошел к концу период, когда я работал с президентом Обамой. Я начал работать с ним 21 января 2009 года, то есть более 5 лет назад, а до этого в течение двух лет работал его неофициальным внештатным советником. То есть речь идет о семи годах работы с президентом и высокопоставленными сотрудниками его команды, которые являются моими близкими друзьями. Так что для меня текущая ситуация — не просто отъезд из Москвы, а смена жизненного этапа. И это совершенно не связано ни с отношениями между США и Россией, ни с какими-то решениями российского правительства. Я всего лишь хочу воссоединиться со своей семьей и вернуться в Калифорнию. Семь месяцев — долгий срок.
— Вы стали довольно необычным послом, не похожим на других: устраивали вечеринки с танцами и джазом в своей резиденции, активно общались в Twitter и Facebook, открыто спорили и дискутировали с оппонентами. Все-таки кем вам больше нравится быть - застегнутым на все пуговицы дипломатом или свободным либеральным профессором Стэнфорда?
— Над этим вопросом у меня еще будет много времени подумать. Сейчас мне кажется, что я смог оценить дипломатическую работу, принять ее. Хочу уточнить: когда я приехал в Москву, у меня совсем не было дипломатического опыта за исключением того, что я посещал кое-какие курсы, так как тогда работал в Белом доме. Обычно послы обучаются по специальным программам, в том числе языковым. Я же прошел подготовку всего за несколько дней и, если совсем уж откровенно, совсем не знал, что меня ожидает! Единственная причина, по которой я оказался в Москве, — это потому что президент Обама попросил меня это сделать. Никогда даже в самых диких мечтах я не мог себе и представить, что стану дипломатом, тем более послом. Конечно, на этом пути мне пришлось научиться некоторым вещам, и я до сих пор сожалею о некоторых сделанных мной ошибках. Но в целом мне по-настоящему нравится работать с российскими партнерами.
Я люблю дипломатию, и мне нравится вести переговоры по разным вопросам. Я узнал что-то, о чем раньше не знал, и это, откровенно говоря, лучше, чем быть профессором.
Я также получал удовольствие от публичной дипломатии — того, о чем вы упомянули в своем вопросе, и того, что я сделал частью своей работы. Да, в этом плане я единственный и горжусь этим. Я счастлив быть другим. Какой бы работой я ни занимался, я всегда был другим. Быть не похожим на всех вовсе не обидно для меня. Я рад, что смог, используя полученный на прошлой работе опыт, да и просто жизненный опыт, стать послом-новатором, который танцует в Спасо-хаусе и пишет в Twitter.
Хочу также сказать и о том, что, работая послом, я потратил много времени на попытки развить торговые и инвестиционные связи между российскими и американскими компаниями. Как вы знаете, в университете я преподаю экономику и хорошо понимаю теорию, но я много узнал и о практическом бизнесе как таковом. Мне было интересно, поскольку эта сфера вещественна и реальна. Представьте себе: мы покупаем столько-то самолетов, и это позволяет создать столько-то рабочих мест.
Когда я вернусь к своей преподавательской деятельности, этих трех вещей мне будет не хватать.
— Вы упомянули о том, что сожалеете о некоторых допущенных ошибках. О чем идет речь?
- Было несколько случаев, когда мне следовало бы более внимательно следить за своим языком. Отрепетировать все, конечно, невозможно, но я сожалею о своих словах и в свое время это всем сказал.
Когда я только приехал, я много путешествовал. Но с недавних пор стал путешествовать гораздо меньше, поскольку планировался саммит. Я бы хотел посетить еще больше российских городов, мне так нравились частные встречи, не с дипломатами или бизнес-элитами, а с обычными горожанами. Это были самые воодушевляющие встречи, которые когда-либо у меня были. Мы впервые приглашали на них людей через Facebook или Twitter. Люди были в шоке от того, что они с нами встречаются. Однажды одна женщина во Владивостоке настолько разволновалась из-за встречи со мной, что почти 20 минут буквально не отпускала мою руку. Я могу гордиться тем, что общался не только по долгу службы, но смог контактировать с более широким кругом людей.
— С какими еще трудностями вы сталкивались в своей работе? Вы часто подвергались критике со стороны политических сил и обычных граждан. Не тяжело ли было находиться под таким огнем?
— Основной частью моей работы в качестве дипломата является поддержка контактов с официальными лицами — и правительством, и Кремлем, и МИДом. Некоторые из этих встреч были сложными. Например, такой сложной была встреча с помощником президента РФ Юрием Ушаковым прошлым летом, во время кризиса вокруг Сноудена, который в итоге привел к решению президента Обамы не ехать в Москву.
Я горжусь тем, что даже в такие непростые моменты мы с российскими партнерами находили взаимопонимание, уважали друг друга и могли вместе посмеяться. Я никогда не чувствовал, что какая-то болтовня или критика мешают мне выполнять мою дипломатическую работу. Ведь никто не сидит вместе со мной в Кремле и МИДе и не видит, как я веду переговоры, а просто слышит то, что говорят обо мне другие. Но это меня не волнует. Я напрямую отвечаю на критику, а иногда буквально сталкиваюсь с ней лицом к лицу, как в общественных местах, так и приватно.
Иногда мои земляки мне говорят, мол, ох, какая же у тебя там тяжелая работа. Но я так не считаю, наоборот, меня это бодрит, и, даже когда речь идет о тяжелых вопросах, я в хорошем смысле считаю вызовом тот факт, что мне приходится иметь дело с этими проблемами. Говорим ли мы о запрете на усыновление американскими родителями, или запрет USAID, — все это, конечно, довольно сложные проблемы, но как посол я был рад тому, что именно я имею возможность представлять наши интересы и ценности в контактах с российскими официальными лицами.
— По-прежнему ли США добиваются от России выдачи Сноудена?
- Да, по-прежнему. Наша позиция неизменна. Против Сноудена выдвинуты обвинения, и ему нужно вернуться домой и столкнуться с этим. Мы запросили российскую сторону о содействии около семи месяцев назад.
— Есть ли вероятность, что двусторонняя встреча Путина и Обамы состоится в марте в Гааге на полях саммита по ядерной безопасности?
— Да, возможно. Мне неизвестен план поездок российского руководства, но если оба наших президента окажутся там, то такая встреча вполне вероятна.
— Американская сторона указывала, что запланированный на сентябрь саммит не может состояться, поскольку повестка дня недостаточно насыщенна. По вашей оценке, изменилась ли сегодня ситуация, стала ли повестка более насыщенной и можно ли ждать саммита Россия - США?
— Мы активно работаем с целью сделать повестку дня достаточно насыщенной для проведения саммита во время встречи "большой восьмерки" в Сочи летом этого года.
У нас возникли новые направления сотрудничества. Конечно, это Иран, это Сирия с акцентом на процесс уничтожения ее химического оружия. Прошлым летом эти области сотрудничества не были столь развиты.
Кроме того, в настоящее время идут довольно активные и серьезные консультации с российской стороной с целью разработать солидную экономическую повестку. Недавно первый вице-премьер Игорь Шувалов посетил Вашингтон, и это был очень важный визит. В Давосе состоялись важные встречи с участием министра экономического развития РФ Алексея Улюкаева и вице премьера РФ Аркадия Дворковича с торговым представителем Майклом Фроманом и министром торговли США Пенни Притцкер. Похоже, что процесс набирает обороты. Моя же роль как посла — способствовать прогрессу на этом направлении. Пока рано об этом говорить, так как российская сторона пока не взяла на себя никаких обязательств. Скажу только, что новый импульс может быть придан многим областям нашего сотрудничества.
— А какие именно соглашения обсуждаются и когда они могут быть подписаны?
— Пока рано говорить, и я не хочу предугадывать то, о чем сейчас идут переговоры. В целом идея заключается в том, чтобы способствовать росту взаимной торговли и инвестиций, определив, что наши государства могут сделать в этом направлении. Кстати, важно понимать, что США заинтересованы в российских инвестициях. Несколько крупных российских компаний уже инвестируют в США, и мы считаем, что это в наших экономических интересах. Таким образом, на переговорах речь идет о сокращении барьеров и создании атмосферы доверия для инвесторов.
— Обсуждается ли в настоящее время вопрос о создании комиссии по экономическим вопросам Байден - Медведев или об этом пока все забыли?
— Нет, об этом никто не забыл, это один из аспектов переговоров.
— То есть работа комиссии может быть вскоре запущена?
— Да, если будет соответствующее наполнение, которое позволит сделать это. Мы продолжаем обсуждать этот вопрос.
— В Москве призывают США не драматизировать задержку с вывозом сирийского химического оружия. Как вы можете это прокомментировать?
— Думаю, что наша позиция останется такой же, как и была. Химическое оружие применялось против мирных граждан, и мы все договорились о том, что оно должно быть вывезено. Все государства, включая Сирию, должны выполнять свои обязательства.
— Считаете ли вы, что такие задержки могут привести к военной интервенции в Сирию?
— Не хочу заниматься спекуляциями по поводу того, что может произойти в будущем. Мы активно работаем в этом направлении, пытаемся выполнить свои обязательства, используя свои ресурсы. На этой неделе в Россию приедет и. о. замгоссекретаря Роуз Геттемюллер и будет обсуждать эти вопросы с заместителем министра иностранных дел России Сергеем Рябковым.
— Почему США так резко отреагировали на сообщения о том, что Россия и Иран обсуждают возможность сделки по формуле "нефть в обмен на товары и оборудование"?
— Мы уже давно ясно выразили свою позицию по этому вопросу. Мы считаем, что санкции помогли создать условия, способствующие переговорному процессу, и рады той динамике, которая имеет место сегодня. Нас ожидает очень сложный путь в ближайшие полгода. Мы считаем, что следует сосредоточиться на решении конкретной международной задачи и не делать ничего, что могло бы ослабить динамику переговорного процесса в рамках "шестерки". То есть нам нужно придерживаться того, что наиболее важно, и не снимать позитивного давления на переговорный процесс.
— Когда и в какой момент США посчитают иранскую ядерную проблему урегулированной настолько, что будут готовы пересмотреть свои планы в сфере ПРО?
— С нетерпением жду того дня, когда мы сможем сказать, что эта проблема решена. Сегодня иранская угроза — это тот вопрос, который в большей степени волнует нас. Нам предстоит долгий и трудный путь до того момента, когда проблема будет урегулирована.
Мы всегда ясно заявляли, что иранская угроза является основным риском применительно к системе, которую мы строим. Это одна из тех угроз, которые мы стремимся просчитать. И вспомните, что наша система ПРО является глобальной и адаптированной. В отличие от предыдущей программы ПРО нынешняя программа способна приспосабливаться к угрозам в зависимости от того, откуда они исходят.
