Москва. 30 января. INTERFAX.RU - Пятый месяц Большой театр осваивает реконструированную историческую сцену. За спиной - шесть лет реконструкции, громадные средства, вложенные в нее, пристальное внимание общественности, прессы, властей. Как театр входит в новую реальность, какие проблемы удалось решить, какие - пока нет, как складываются отношения с артистами и какие мысли приходят накануне 60-летнего юбилея, генеральный директор Большого театра Анатолий Иксанов рассказал корреспонденту "Интерфакса" Екатерине Барабаш.
- Анатолий Геннадиевич, со дня открытия основной сцены прошло четыре месяца. Какое главное ощущение от этих месяцев в обновленном здании?
- Я бы выделил несколько главных моментов. Первый: великолепная акустика. Она стала во много раз лучше, чем до реконструкции. Акустика была значительно утрачена в ХХ веке, а теперь восстановлена по максимуму. Второе: новейшее, современнейшее театральное оборудование. Его наладка, или, как говорят специалисты, "юстировка", сейчас продолжается и будет закончена в августе. Это первоклассное, но очень сложное оборудование, и мы его возможности даже пока не научились целиком использовать. И третье - это, конечно, потрясающая реставрация, что отметила специальная комиссия ЮНЕСКО. Все эти разговоры о пластике вместо позолоты - это неправда и просто нечестно, неблагородно в адрес родного дома. В этом году Большой театр будет рассматриваться на международную премию ЮНЕСКО по реставрации. То есть международные эксперты высоко оценили работу. Это уже само по себе признание русской школы реставрации, что для меня необычайно важно. Если присудят премию, это будет означать, что Большой театра отреставрирован по высшим мировым стандартам. И, конечно, отдельная наша гордость - фундаменты. Теперь к этой проблеме можно не возвращаться в ближайшие сто лет.
- Много ли осталось недоработок, что еще надо "доводить до ума"?
- Одно дело, когда вся эта махина строится, другое - когда в нее въезжаешь. Сразу обнаруживается масса мелочей. Мы повесили в каждой гримерке тетрадь, куда артисты заносят свои пожелания. Ко всякому дому надо привыкнуть - где розетку перенести, где-то тумбочку передвинуть, где ковровую дорожку постелить. Этих нюансов много. Мы потом собрали эти тетрадки и теперь выполняем пожелания. Спокойно, поэтапно, ежедневно.
Я и раньше хорошо относился к коллективу, но теперь я просто потрясен им. Два месяца перед открытием артисты репетировали в настоящем аду. Еще продолжались работы, строители что-то доделывали, стоял шум, скрежет, с потолка что-то падало, а они, несмотря на все это, репетировали на сцене. Артисты так истосковались по театру, по старой сцене, что готовы были репетировать в любых условиях. Собственно, реконструкция стала проверкой на прочность.
- В начале года поднялся шум вокруг очередного витка отношений между Большим театром и Николаем Цискаридзе - он рассказал, что вы распорядились забрать две половинки ставки у него и Яна Годовского и отдать Регине Никифоровой. А потом все-таки уступили, оставив Николаю его полставки. Почему вы все-таки пошли на уступку?
- Я решил все-таки дождаться конца контракта Николая. У меня было одно желание - не раскачивать лодку, не нагнетать напряжение в коллективе. Но напряжение наоборот - усилилось после принятого решения оставить Цискаридзе на его полставки. Мне его жалко по-человечески - он очень одинокий и он заканчивает свою карьеру. Но надо уметь уходить достойно, а не истерировать.
Для меня самое главное - интересы театра, и для дела нужно было из двух половинок ставки сделать одну. Я уже объяснял, что у нас большая работа по переносу спектаклей на историческую сцену, и требовался репетитор для кордебалета. У Цискаридзе всего два ученика, а тут речь идет о большом коллективе. Могу сказать, что после того, как я принял решение дождаться окончания контракта Николая, очень многие в коллективе выразили свое неудовольствие.
- Раз уж мы заговорили о переносе спектаклей с новой сцены на основную - насколько трудоемок и затратен этот процесс?
- Перенос спектакля с одной сцены на другую - это процесс, близкий к созданию нового спектакля. Разные размеры сцены, то есть каждый раз приходится пересматривать размеры декораций. Шесть-семь лет назад, когда мы переносили спектакли на новую сцену, мы уменьшали декорации, теперь - наоборот - их надо увеличивать. Это немалые деньги. Ведь, перенося декорации, мы их обновляем. Кроме того, необходим репетиционный период - надо уточнять мизансцены, ведь с меньшей сцены спектакль переносится на большую, по-другому ставится свет и так далее. Обязательно приглашаем режиссера, хореографа, которые ставили спектакли. Примерно 30 процентов затрат от первой постановки уходит на перенос спектакля.
Конечно, все спектакли мы переносить не будем - мы же собираемся работать на двух площадках, нам надо сохранить репертуар новой сцены.
- В ноябре Большой театр покинули Наталья Осипова и Иван Васильев, перейдя на более выгодные условия в Михайловский театр. Ситуация болезненная - иными словами, их переманили. Вы можете предложить какие-то механизмы, предотвращающие возникновение подобных ситуаций?
- К сожалению, предотвратить ситуации, подобной той, что произошла осенью с Иваном Васильевым и Натальей Осиповой, сейчас невозможно. На первый план вышли деньги, театр входит в рынок. Такие понятия, как честность и преданность, неактуальны. Осипова даже не позвонила своему педагогу, Марии Кондратьевой, не поздравила ее с Новым годом. Теоретически я бы мог их перекупить, но практически это было бы невозможно. Это означало бы, что я должен буду платить им сумасшедшие деньги, но ведь в театре есть еще солисты. А им что?
Сегодняшнее трудовое законодательство не позволяет ограничить сроками и обязательствами того или иного артиста. Законодательство целиком и полностью стоит на стороне работника. С одной стороны, это правильно. Но, с другой - это позволяет артисту поступать так, как поступили Осипова и Васильев, уйдя в середине сезона. Надо нацеливаться на полноценную контрактную систему в театрах, при которой работа будет ограничена жесткими сроками и при которой не только у театра будут финансовые обязательства перед артистом, но и у артиста - перед театром. Если артист покидает театр до истечения срока контракта, он должен платить театру неустойку.
Но сегодня наши законодатели не пойдут на это, хотя все время говорят о необходимости введения контрактной системы. Это слишком сложно - нужно не просто менять законодательство, но нужна отработанная социальная защищенность артистов. В этом смысле правильная инициатива Союза театральных деятелей - выплачивать по выходе на пенсию артистам прибавку к пенсии. Сейчас этого нет, поэтому артисты за свои места держатся до последнего - кому хочется жить на пенсию в пять тысяч рублей? И я их понимаю. Но с другой стороны - почему надо держать в театре артиста, который уже не то, что танцевать - ходить не может?
И здесь, как мне кажется, необходима творческая аттестация. Есть аттестационная комиссия, которая оценивает того или иного артиста. Он уже не может танцевать, например, главные партии или не может танцевать вовсе. И аттестационная комиссия предлагает расторгнуть с ним договор. Но артист идет в суд и в 99 случаях из 100 выигрывает. Это гуманно по отношению к одному артисту, но негуманно по отношению к огромному коллективу. Как подпитывать коллектив, как брать молодых и одаренных, если все ставки расписаны?
Я обращался и в Министерство культуры, и в Думу, и в СТД - просил провести на базе Большого театра творческий эксперимент в части отношений между артистами и театром. Все согласились, что хорошо бы это сделать, но пока эту идею отложили - дескать, "нам не до экспериментов".
- Зато вы провели свой собственный эксперимент - имею в виду продажу билетов в Большой по паспортам. Прошло два месяца с начала эксперимента. Оправдывает ли себя такая система продажи? И удается ли бороться со спекулянтами?
- В октябре был, конечно, небывалый ажиотаж - мы рекламировали открытие очень серьезно, и все хотели попасть на первые спектакли Большого, все хотели быть первыми. Отсюда - перегретый рынок. Сейчас ситуация постепенно нормализуется. Мы продаем билеты на блок - четыре-восемь спектаклей подряд, поэтому у зрителей больше возможности выбора. Тем же, кто заказал билеты по интернету, билеты в день продажи выдаются в первую очередь. Стараемся бороться со спекулянтами, но настоящего эффекта нет - законодательство не готово к тому, чтобы спекулянтов было можно задерживать. Их забирают в полицию и тут же отпускают - у кого-то есть документ о частном предпринимательстве. Кто-то объясняет, что покупает все билеты для себя.
Сейчас мы продаем на каждый спектакль по 400 билетов по 100 рублей. Я хочу продавать 600 - все равно, как во всяком классическом оперном театре, вторые-третьи ряды неудобны для зрителей. Как говорил Товстоногов, "студенты должны висеть на ярусах гроздьями". Станем практически общедоступным театром.
- Как вы думаете, сколько времени понадобится, чтобы совершенно адаптироваться в новом/старом здании?
- Когда мы осваивали новую сцену, на это ушло два года. Наверное, и здесь будет примерно так же. Может, чуть больше из-за бОльших объемов. Но принцип один. Может показаться, что долго, но поверьте - мы еще в лучшую сторону отличаемся от многих других мировых театров. Например, оперный театр Осло открылся после реконструкции в апреле, потом сразу закрылся и открылся опять только в октябре. Или Ковент-Гарден открылся гала-концертом, попробовали и закрылись снова. Бастилия на год закрывалась… Но у нас, с нашей публикой, такое невозможно - будет скандал. Обвинили бы сразу - мол, пыль в глаза. Поэтому приходится адаптироваться в процессе, хоть зубами каждый проводок держи - но работать надо. Первые спектакли - на грани нервного срыва. То выключаются во время спектакля пульты в оркестровой яме - что делать? Оркестр две-три минуты еще может сыграть по памяти, а дальше? На всех спектаклях присутствуют немецкие специалисты, все контролируют. Но закрыться снова мы не могли - слишком давно все спланировано, мы связаны с приглашенными звездами, с постановщиками. К тому же в процессе работы наладка и адаптация проходит лучше, эффективнее.
- У Вас наступает пенсионный возраст - какие желания в связи с судьбоносной датой?
- Продолжать работать директором Большого театра и надеяться, что через год продлят контракт еще на пять лет.
