Москва. 20 февраля. INTERFAX.RU - - Сергей Алексеевич, в последнее время складывается ощущение, что Россия несколько колеблется в своей позиции в отношении Ирана. В различных политических слоях часто можно слышать противоречивые, а то и взаимоисключающие заявления на этот счет. Чем это объясняется?
- Что касается дискуссий в обществе и среди политологов, то, думаю, это можно только приветствовать. Это означает, что общество живо интересуется международными проблемами и ситуацией в мире. Тем более, речь идет о стране, которая всегда для нас важна, о нашем ближайшем партнере, друге и соседе, и нам абсолютно небезразлично, как у международного сообщества будут выстраиваться отношения с этой страной.
Что же касается позиции России, то нет ничего более последовательного, чем наша позиция по Ирану. Мы всегда выступали и выступаем за решение возникающих в связи с иранской ядерной программой проблем через диалог и, по возможности, взаимодействие с иранской стороной. Тактика на разных отрезках этой работы может быть разная. Когда-то можно делать упор на инициативы, непосредственно не относящиеся к деятельности "шестерки" международных посредников, а когда-то актуализировать вопросы, скажем, санкционного характера. Но независимо от этих колебаний тактики, стержнем российской позиции всегда был и остается упор на переговоры, на дипломатический поиск решений, на вовлечение иранской стороны в эту совместную работу.
- Чья позиция в "шестерке" России ближе – европейских стран и США, настаивающих на введении жестких санкций в отношении Ирана, или же более осторожного Китая? Что Вы думаете о введении в отношении Ирана серьезных, "парализующих" санкций, в частности, как это предлагает Израиль, связанных с прекращением импорта в эту страну бензина и остановкой экспорта иранской нефти?
- Пусть наши партнеры по "шестерке" оценивают, чья позиция из них ближе к российской. Это абсолютно понятный ход с моей стороны, он не риторический, потому что, как я уже сказал, наша позиция не конъюнктурна, она постоянна. Это другие участники "шестерки" могут смотреть, где в их позиции существует какой-то зазор, и в чем она стоит дальше от российской.
Термин "парализующие санкции", конечно, вызывает у нас полное неприятие. Санкции должны преследовать цель укрепления режима ядерного нераспространения. Говорить о санкциях, которые могут трактоваться как наказание целой страны и ее народа за те или иные действия или бездействие, мы, конечно, не можем. Мы не будем в такой плоскости рассматривать эти вопросы.
- То есть, санкции, связанные с иранской нефтью, вызывают у российской стороны полное неприятие?
- Я подчеркиваю: только санкции, имеющие отношение к укреплению режима ядерного нераспространения, могут рассматриваться с точки зрения той позиции, которую занимает Российская Федерация.
- Будет ли собираться в ближайшее время "шестерка" на уровне политдиректоров? Когда в СБ ООН может начаться конкретное обсуждение проекта санкционной резолюции?
- Мы постоянно контактируем с нашими партнерами по "шестерке", идет работа и с иранскими представителями. Сейчас потребности в какой-то очной встрече на уровне политдиректоров "шестерки" нет.
В СБ ООН вопросы, которые относятся к иранской ядерной программе, обсуждаются тоже на постоянной основе, и здесь нет ничего сенсационного и необычного. Поживем - увидим, что будет дальше.
- Иран опасается не получить назад свое топливо, отданное для дообогащения за рубеж. Считаете ли вы эти опасения обоснованными или надуманными? Почему "шестерка" против того, чтобы обмен топливом происходил синхронно на территории Ирана?
- Несколько моментов надо уточнить. Во-первых, речь идет о схеме топливного замещения для Тегеранского исследовательского реактора, которая изначально разрабатывалась не в формате "шестерки", это не ее проект. Это инициатива МАГАТЭ, которая разрабатывалась совместно с Россией, США, Францией и к разработке которой был подключен также и Иран. Схема в принципе достаточно понятная: речь идет о том, чтобы осуществить обмен низкообогащенного урана, который накоплен на иранском объекте в Натанзе, на топливные сборки для Тегеранского исследовательского реактора, срок работы которого на имеющемся топливе подходит к концу.
Вопрос упирается в то, где осуществлять этот обмен. Взаимное недоверие сторон очень существенно, и оно сказывается на любом вопросе, касающемся ядерной программы Ирана, в том числе и на этом. Как мы понимаем, Тегеран не устраивает предложение МАГАТЭ, России, США и Франции о том, чтобы иранский низкообогащенный уран был вывезен за пределы Ирана для его последующего обмена на топливные сборки. Иранская сторона сомневается, что что-то получит после того, как физически утратит собственный контроль над этим ураном. Насколько я понимаю, именно в таком ключе высказывался и мой большой друг и коллега, посол Ирана в России М.Р.Саджади в интервью вашему агентству не так давно.
Совершенно понятно, что гибкость может и должна быть проявлена с обеих сторон. По существу мы сейчас оказались в ситуации, когда нас разделяет только вопрос о том, где должен быть проведен подобный обмен. Россия как одна из сторон в этом предложении исходит из того, что обмен за пределами Ирана вполне мог бы быть приемлем для иранцев. Необходимо учитывать, что мы не просто предлагаем вывезти низкообогащенный уран за пределы иранской территории, но хранить его до обмена под пломбами МАГАТЭ и под самыми надежными гарантиями Агентства, которые исключают любую политизацию данного вопроса или влияния каких-то привходящих политических факторов на реализацию этой схемы.
Само по себе осуществление подобного обмена стало бы крупной мерой доверия и существенно улучшило бы атмосферу вокруг иранской ядерной программы. Хотя, я подчеркиваю, этот вопрос не относится к деятельности в формате "шестерки" международных посредников. И тем более, он не относится к дискуссиям, которые идут в более широких международных форматах по иранским ядерным делам.
- Учитывает ли Россия негативную позицию США и Израиля, принимая решение об осуществлении поставок Ирану комплексов С-300? Есть мнение, что поставки этих комплексов просто перечеркнут возможность ратификации нового договора о СНВ в США. Может быть, именно этим объясняется задержка с поставками?
- Существует контракт на поставки этих систем в Иран, и мы будем его выполнять. Задержки связаны с техническими проблемами, имеющимися сейчас в отладке соответствующих комплексов.
Вопросы, касающиеся нашего военно-технического сотрудничества с Ираном, очень политизированы. Это не помогает делу. Мы всегда предельно ответственно подходим к соблюдению всех своих обязательств по поставкам продукции военного назначения в другие страны и действуем в полном соответствии со своими внутренними, кстати, очень жесткими требованиями к такого рода деятельности.
Но есть масса примеров, когда адекватного понимания и встречной готовности учитывать наши интересы и предпочтения, в том числе в этой сфере, мы не видим. Многие российские юридические лица по-прежнему остаются под американскими санкциями, причем абсолютно безосновательно. Это вопрос, который нас тревожит. Есть и другие примеры недостаточного, мягко скажем, учета наших интересов. Поэтому выхватывать из общего контекста тему поставок С-300 и превращать ее в какую-то чуть ли не главную проблему, а тем более как-то связывать с дискуссией по восстановлению доверия к сугубо мирному характеру иранской ядерной программы, совершенно неправильно. Здесь мы имеем два совершенно разных вопроса, и к каждому из них надо подходить, исходя из его сути, специфики, не пытаться внедрять какие-то искусственные увязки или требования, не относящиеся к делу.
- Как Вы оцениваете ход переговоров по СНВ, какие вопросы еще не решены? Удастся ли до апреля завершить переговоры? Ожидаете ли Вы трудности при ратификации будущего договора?
- Мы действительно на финишной прямой. У нас остались буквально считанные темы, которые требуют окончательной отработки, подчистки. Мы прошли за эти девять раундов огромный путь. Столь интенсивных переговоров между Москвой и Вашингтоном не было давно. И результат очень близок.
Что касается ратификационных дел, то это уже следующая фаза, очень важная фаза нашей многоплановой работы по сокращению и ограничению стратегических наступательных вооружений. Почему-то внимание у многих сейчас сконцентрировано на перспективах ратификации будущего договора Сенатом США. Забывают, или намеренно делают вид, что не хотят об этом говорить, что у нас в Федеральном Собрании тоже предстоит серьезнейший процесс.
Мы как исполнительная власть работаем с нашими депутатами, с профильными комиссиями обеих палат. И стараемся донести до них мысль о том, что готовящийся договор сбалансирован и в принципе достоин того, чтобы быть ратифицирован. Уже сейчас работаем в этом направлении. Но сказать, что это легкий процесс, означало бы погрешить против истины. Нам задают нелицеприятные вопросы, идут сигналы из депутатского корпуса о том, что мы не можем рассчитывать на легкую жизнь. Любой документ такого рода – это плод компромиссов и определенного баланса интересов. Поэтому ожидать, что все пройдет легко, было бы наивно.
Общественное мнение и эксперты тоже уже подключились к этой дискуссии. Появляются вопросы, на каком основании были приняты те или иные решения, которые позволяют продвинуться к подписанию документа. И эти вопросы сложные. Вспомните, сколько лет, скажем, не ратифицировался 14-й протокол к Европейской конвенции по правам человека? Не хотелось бы, чтобы нас, исполнительную власть, потом упрекнули в несоответствии будущего договора интересам Российской Федерации, чтобы документ у нас "завис". Об этом тоже надо говорить. И хотелось бы, чтобы наши американские коллеги принимали в расчет эти соображения, в том числе и когда они нам указывают на важность сделать так, чтобы документ гарантированно прошел ратификацию Сенатом.
- Может ли серьезно осложнить переговоры по СНВ намерение США разместить элементы ПРО в Румынии и, возможно, в Болгарии?
- Между вопросами стратегических наступательных и стратегических оборонительных вооружений существует неразрывная взаимосвязь. Отрицать эту взаимосвязь бессмысленно, поскольку это суть отношений между странами, которые обладают соответствующим потенциалом и в той, и другой области. Приращение способностей одной из сторон в сфере ПРО автоматически отзывается в виде планов и решений другой стороны в сфере СНВ.
И даже не то чтобы опосредованно, а самым непосредственным образом происходящее в сфере ПРО и в отношениях США с их восточноевропейскими союзниками по этой теме оказывает влияние на наши переговоры по договору о СНВ. Вне признания взаимосвязи между СНВ и ПРО такой договор невозможен, он не может состояться. И мы постоянно об этом говорим американской стороне. Мы достаточно давно обсуждаем эту тему, и я исхожу из того, что не только администрация Барака Обамы, но и американские законодатели вполне понимают следующую простую истину: впервые заключается договор такого рода в отсутствие договора по ПРО. Абстрагироваться от отсутствия одной из существенных опор стратегической стабильности российская сторона не может. И усилия США и их восточноевропейских союзников в сфере ПРО для нас имеют существенное значение. Конечно же, мы это отслеживаем и анализируем со всей тщательностью. И не можем не испытывать озабоченность в связи с тем, что эти планы начинают материализовываться.
- То есть, взаимосвязь стратегических наступательных и оборонительных вооружений по-прежнему является камнем преткновения на переговорах по СНВ?
- То, что этот вопрос отражен был еще в совместном понимании президентов
России и США Дмитрия Медведева и Барака Обамы, подписанном 6 июля прошлого года в Москве, говорит само за себя. Поэтому мы рассчитываем, что конечный результат переговоров в этом плане расставит точки над i.
- Будут ли Россия и США в ближайшее время вести какие-либо консультации в сфере ПРО, если да, то где и когда? Когда состоится очередное заседание рабочей группы по оценке ракетных рисков? Есть ли у России какие-то конкретные предложения на этот счет?
- В рамках президентской комиссии существует отдельная рабочая группа по контролю над вооружениями и вопросам безопасности, которая занимается в том числе и проблематикой, связанной с ПРО, и возможными (я подчеркиваю – возможными, совсем не факт, что они будут реализованы) вариантами нашего взаимодействия с США в этой сфере. На эту тему можно долго говорить.
Суть вопроса в том, что схема движения в плане углубления сотрудничества по тематике ПРО, которую предлагаем мы, несколько отличается от вариантов, в пользу которых высказываются США. Мы считаем, что начинать надо именно с совместной оценки вызовов ракетного распространения, смотреть за тем, каким образом эти вызовы можно парировать, в основном используя политические, дипломатические, экономические и другие меры, затем смотреть, как объединить усилия государств, имеющих соответствующие ресурсы и возможности. К примеру, есть идея создать пул государств в этой сфере, не обязательно все сводить только к российско-американским усилиям, это было бы неправильно и недостаточно. И только потом, на более отдаленных стадиях, в случае, если в результате совместной оценки вызовов ракетного распространения мы решим, что меры, которые мы уже коллективно использовали, недостаточно эффективны и не работают, то тогда можно, наверное, будет заняться совместной разработкой архитектуры в сфере ПРО, говорить о конкретных военно-технических планах.
Мы действительно начали с американцами обсуждение того, какие риски в сфере ракетного распространения сегодня существуют. Мы продолжим эту работу. В целом удовлетворены, как она началась.
- По сообщениям СМИ, Россия и США могут прекратить действие двустороннего договора о ракетах средней и меньшей дальности, в случае, если к нему не присоединятся другие страны. Соответствует ли это действительности?
- Мы призываем сделать этот договор универсальным. Нужно идти по пути ограничения возможностей в этой сфере целого ряда стран. В последнее время выдвигается очень много инициатив, в том числе и на уровне общественности, разных неправительственных организаций, зарубежных форумов и так далее, подводящих к одному и тому же, а именно к задаче форсированно двигаться дальше по пути ядерного и ракетно-ядерного разоружения.
Россия как никто другой ответственно подходит к своим обязательствам, вытекающим в том числе из шестой статьи Договора о нераспространении ядерного оружия. Мы за несколько десятилетий прошли колоссальный путь в сфере ядерного разоружения и делом доказали, что для нас это очень серьезно. Поэтому фокусировать внимание на усилиях исключительно России (и США) в этой сфере было бы неверно и политически ошибочно. Нужно, чтобы усилия в сфере разоружения становились конкретной задачей и для других государств, обладающих соответствующим потенциалом. Отсюда наша идея об универсализации Договора о РСМД. Мы рассчитываем, что по мере того, как динамика работы в сфере контроля над вооружениями будет нарастать, те страны, которые обладают соответствующими потенциалами, воспримут нашу инициативу, и она получит практическое воплощение, в том числе и в виде конкретных переговоров.
